Я никогда не думаю о старых победах. Мне всегда нужны новые, и именно поэтому абсолютно каждый бой столь важен для меня.
Я быстро забываю о прошлых триумфах. Я могу забыть какой-то турнир или страну, но я всегда буду помнить о своих поражениях. Когда я проигрываю, мне кажется, что я теряю частичку своей души. После поражения я уже никогда не буду прежней. Ужаснее поражения для меня может быть только смерть близкого человека. Когда я проигрываю, я впадаю в траур по тому кусочку самой себя, который уже мертв. Хуже этого может быть только скорбь от смерти другого человека.
Папин позвоночник стал буквально разваливаться на части. Доктор закрепил папины рентгеновские снимки на световом экране и сказал моим родителями, что его состояние серьёзно ухудшилось, и будет только продолжать ухудшаться в будущем. Скоро он уже не сможет самостоятельно ходить. Затем его тело станет полностью парализованным. И потом он просто будет существовать подобным образом, пока не умрет. Не было никакого чудодейственного лечения. Никакой прогрессивной операции. Осталось всего пара лет или даже меньше. Пара лет нестерпимой боли и паралича.
Несмотря на то, что он умело от нас это скрывал, мой папа мучился от постоянной боли, состояние его позвоночника постоянно ухудшалось и боль с каждым днем становилась все сильнее. Моя мама нашла новую работу в небольшом колледже на другом конце штата в городе Джеймс Таун. Наша семья вновь была вместе – мама, папа, Мария, Дженнифер и я.
Отец уволился с работы, сказав нам, что он не хочет тратить столько лишнего времени на дорогу длиной 90 миль в один конец. Но это было правдой лишь отчасти. На самом же деле, находясь в сидячем положении, он испытывал адские мучения. Доктор выписал ему обезболивающие средства, но мой отец отказался их принимать. И даже если бы он на них согласился, вождение после приема таких препаратов запрещено. Я была просто ребенком; и у меня не возникало вопросов на тему того, почему он теперь постоянно сидит дома. Я просто была счастлива, что он со мной.
В то лето перед моим третьим классом папа постоянно был рядом. Он сидел на верхней ступеньке крыльца и смотрел как мы катаемся на своих велосипедах вверх и вниз вокруг нашего квартала. Он выносил нам что-то перекусить и в жаркие дни поливал нас из шланга, а мы с визгом убегали от него. Пока мама была на работе, он сажал нас в машину и по очереди подвозил нас до дома друзей или ещё до каких-нибудь мест, где мы отлично проводили время. Когда ему позволяло самочувствие, он спускался в подвал, где у него была настоящая деревообрабатывающая мастерская. И когда мне надоедали мультики, я садилась на ступеньки и наблюдала за тем, как в лучах света по всему подвалу разлетались опилки из-под бензопилы. Иногда, когда мы оставались вдвоем, мы ездили в наше секретное место – заброшенный пруд, где пускали «блинчики».
11 августа 1995 года я и Дженнифер сидели дома с папой и смотрели мультики. Это был совершенно обычный летний день, ничем не отличавший от остальных.
Отец позвонил маме и попросил её вернуться домой. А потом он ушел.
Я всегда пыталась себя убедить, что перед своим уходом, он обнял меня и Дженнифер крепче, чем обычно и сказал, что очень нас любит, но, если быть до конца честной, я этого не помню. В течение долгого времени я винила себя, что была таким эгоцентричным 8 летним ребенком и не видела, что происходит прямо у меня под носом. Я часто пытаюсь вспомнить период «до» того дня — во что мой отец был одет, как он выглядел, что говорил. Обнял ли он нас в тот день. Мне всегда так хотелось вспомнить слова, которые он сказал перед тем как уйти. Но мне ни разу не удалось это сделать. Зато я помню, что произошло потом.
Моя мама вбежала через парадный вход.
«Где ваш отец?» — спросила она.
Дженнифер и я пожали плечами. В тот момент мы даже не представляли насколько радикально изменится наша жизнь. Моя мама, покачиваясь, дошла до обеденного стола и села за него.
Мой отец спустился по четырем ступенькам, которые вели к проезжей части. Он сел в Бронко. Он доехал до того пруда, где мы запускали «блинчики». Это было очень умиротворенное место. Он остановил машину, взял шланг и вставил его в выхлопную трубу. Другую же сторону шланга он просунул в окно со стороны водительского кресла. Он закрыл окно. Он сел на водительское сидение и откинулся. Он закрыл глаза. И уснул.
Спустя несколько часов у нашей двери появился полицейский. Моя мама вышла к нему, и они несколько минут приглушённо разговаривали у входа в дом. Вернувшись, она отвела нас в гостиную и усадила на диван. Судя по выражению её лица произошло что-то серьёзное. Я и Джен перекинулись типичным сестринским взглядом, как бы без слов спрашивая друг у друга: «Ты знаешь в чем дело? Нет, я тоже не знаю».
«Наш папа отправился на небеса,» — сказала мама. Впервые в своей жизни, мама начала рыдать. Я даже не помню, что она говорила после этого. Комната поплыла перед моими глазами.
После этих слов в моей жизни начался период «после».
Я попыталась встать. Я хотела бежать куда глаза глядят. Мне нужно было выбраться из этой комнаты, выбраться из лап этой ужасной ситуации, но мои ноги меня не слушались. Они стали просто как ватные. Дальше все было как в тумане.
Мария была в отъезде с семьёй и в срочном порядке вернулась домой.
В последующие часы и дни наш дом наполнился огромным количеством разных людей. Некоторые оставались у нас на ночь, чтобы помочь нам с мамой. Некоторые просто заносили еду. Все тащили в наш дом запеканки и перешептывались между собой на тему того, что же будет происходить дальше. Однажды я услышала, как одна женщина приглушенным голосом спросила, насколько вообще тактично будет проводить поминальную католическую службу по моему отцу, учитывая, что он покончил жизнь самоубийством. Священник же по этому поводу не сомневался. «Похороны проводятся для живых людей. Мертвые же нашли свой упокой с Господом,» — сказал он.
Директор похоронного бюро был женат на моей учительнице миссис Лиско. Она пришла вместе со своим мужем, чтобы обсудить детали церемонии. Было очень непривычно и странно наблюдать ее в нашем доме.
Я помню, как мы с Дженнифер и Марией сидя на ступеньках подслушали их с мамой разговор. Ее муж спросил маму, какой бы гроб, по её мнению, предпочел бы наш отец, на что мама ответила: «Я не думаю, что ему есть какая-то разница. Он же мертв».
Мама пыталась не плакать, когда находилась рядом с нами. Она вышла из спальни и её глаза были красными и опухшими. А вот мы с Марией постоянно плакали навзрыд. Я плакала, когда уже даже слезы перестали течь из моих глаз. Но Дженнифер отказывалась рыдать. Я смотрела на неё и приказывала себе остановиться. Я сказала себе, что папа просто уехал в долгую командировку.
За день до похорон мы все собрались в прихожей похоронного бюро. Народу почти не было; большинство людей собирались прийти вечером, поэтому было очень тихо.
Женщина, которую я даже не знала, подошла ко мне и моим сестрам и сказала, что он выглядит очень умиротворенно, после чего вышла из комнаты.
Я подошла к гробу и заглянула внутрь. В нем лежал мой старый добрый папа. Его глаза были закрыты, но было понятно, что он не спит. Его губы за его густыми усами словно бы растянулись в улыбке. Это выглядело как будто он решил над нами подшутить, но не выдержал и сейчас он выпрыгнет из этого гроба и зайдется хохотом. Я ждала. Я смотрела на этот гроб. Я молилась об этом, даже после того как моя мама взяла меня за руку и увела прочь.
Дальше была католическая служба. В совершенно не проветриваемой церкви было ужасно жарко, учитывая, что на дворе стояла середина августа. Мы сидели на передней скамье. Я слышала, что священник начал службу, но так и не смогла сосредоточиться на его словах. Я заметила, что вокруг гроба начала кружить назойливая муха. Он села на нос моему отцу. Я хотела было сорваться с места и прогнать её, но моя мама крепко держала меня за руку. Я прямо-таки возненавидела эту муху.
До кладбища мы ехали на белом лимузине. Стекла у автомобиля были тонированные, поэтому, когда я вылезла мне пришлось прикрыть глаза руками от яркого соленного света. Я никогда раньше не бывала на похоронах, но всегда представляла, что они будут проходить в пасмурные и дождливые дни. На деле все оказалось совсем не так – солнце нещадно палило и было очень душно. Я стояла в черном платье, специально купленном для похорон, вся мокрая от пота. Я пыталась обмахивать себя рукой, но это не особо помогало. Это был именно тот день, в который бы папа гонялся за нами, обливая нас водой из шланга. Но теперь он был мертв.
Моего отца хоронили с армейскими почестями, за его заслуги во время службы. По традиции солдаты играли на трубе и производили поминальный салют, стреляя в воздух. Я зажала свои уши, чтобы шум от выстрелов не был таким громким. Я ощутила внутри ужасную пустоту, пока наблюдала за тем, как гроб медленно погружается в землю. И мне до сих пор не удалось полностью избавиться от этого чувства. Мужчина сложил американский флаг, которым был накрыт гроб моего отца, в треугольник идеальной формы и передал его маме.
Это флаг оставался сложенным таким образом целых 13 лет.
Комментарии